"Советскость" была при этом главным квалифицирующим признаком. Скажем, никому и никогда не пришло бы в голову назвать совписом Булата Окуджаву, который ближе к концу жизни формально был вроде бы вполне признан властью: жил в неплохой квартире рядом с Проспектом Мира ("в Безбожном переулке хиреет мой талант"), регулярно издавался и даже получил главный атрибут советской писательской маститости - дачу в Переделкино.
А вот переселившийся на днях в мир иной Анатолий Алексин был как раз типичным, стопроцентным совписом, признанным корифеем в категории "писатели для юношества". Писал в основном повести о борьбе хорошего с очень хорошим, иногда впадая в ересь и поднимая тему преодоления отдельных недостатков, но стараясь при этом максимально щадить чувства читателя. Правда, было одно исключение, уж не знаю откуда взявшееся - повесть "Безумная Евдокия", где мать ученицы за свое неправильное отношение к принципиальной учительнице, предъявлявшей к девочке свои строгие, но справедливые (т.е. советские по духу) требования, поплатилась-таки всерьез: лишилась рассудка. Но в основном герои жили в воображаемом советском мире, где в целом все было справедливо, честно и мудро, и не хватало лишь самой малости до достижения полной гармонии.
Стилем Алексин обладал легким и бесцветным: глаз читателя скользил по строкам и абзацам, нигде не спотыкаясь и не застревая. После того, как книга была прочтена и закрыта, от нее в голове обычно ничего не оставалось, кроме названия, которое, кстати, тоже всегда было продуманно, стопроцентно советским (вспоминается особо выразительный заголовок повести о правильной дружбе мальчика и девочки - "Коля пишет Оле, Оля пишет Коле").
Допускаю, впрочем, что на эти ощущения наложились мои личные особенности - я в возрасте 8-10 лет "мёл" книги тоннами, притом любые, не очень разбираясь в их качестве.
Судьба его книг оказалась такой же, как и у всех прочих совписов: их нынче никто не издает и, полагаю, никто не читает - даже ветераны труда. А там ведь были мэтры и с несравненно более громкими титулами, чем у Алексина, что по идее должно было означать гораздо большую степень таланта. Забвение уравняло их всех. Сейчас трудно поверить, что главным русским писателем второй половины ХХ века практически официально был провозглашен Георгий Марков, которому аж дважды присуждали "гертруду" - звание Героя Соцтруда; больше, кажется, ни одному советскому деятелю из любого рода искусства такой чести не досталось. И кто сейчас их помнит - этих великих мастеров соцреализма, которых провозглашали классиками при жизни, издавали миллионными тиражам и изучали в рамках школьного курса?
Забавно, кстати, что когда с некоторыми переменами в жизни страны животворный источник авторских гонораров иссяк, а возможность отъехать в дальние капиталистические края для постоянного проживания, наоборот, возникла, то этой возможностью многие певцы прекрасного социалистического настоящего с удовольствием воспользовались. Мне особенно нравится в этом смысле история Александра Межирова, автора канонического стихотворения "Коммунисты, вперед!", который, можно сказать, в известном смысле последовал собственному призыву и двинулся-таки вперед - правда, не в бой на врагов родины, а в Израиль, где и прожил свои последние годы. Алексин в начале 90-х отправился по тому же маршруту, а последние свои годы прожил в Люксембурге, где ныне и скончался. Можно предположить, что жил и умер он там в достаточном покое и комфорте, что может только радовать. Пусть земля ему будет пухом.
Литературная жизнь Анатолия Алексина оказалась короче его долгой земной жизни. В конечном итоге, единственная причина, по которой мы помним его сегодня - это историческая фраза Михаила Светлова, который, собственно, ничего лично против него не имел, а использовал его имя исключительно в виде примера, объясняя, чем настоящая литература отличается от ненастоящей:
- Вот Шекспир пишет: "Входит призрак" - и я ему верю. Анатолий Алексин пишет: "В класс вошла учительница" - а я ему не верю".